21 декабря. Электронные часы показывали 7:59. Я проснулась без будильников, сверлящих соседей или чего-то в этом духе. Я спала очень беспокойно эту ночь, мне снились кошмары. Ничего такого, о чём стоило бы рассказать, но ощущения были неприятные. Небольшую комнату моей московской квартиры наполнял полумрак, по карнизам вот уже который день почти без остановки барабанил дождь. Казалось бы: декабрь месяц, столица давным-давно должна быть завалена снегом, но даже если он и выпадал на какое-то время, то сразу таял.
Я должна была быть готова через полчаса, за мной обещал заехать друг. Но вставать мне совсем не хотелось. Казалось, если я сейчас встану с кровати, разрушится последняя завеса забвения, и меня накроет жестокая и болезненная реальность. В центре Москвы была снята небольшая кафешка, в которую мы с Кириллом и должны были направиться. Нет, это был совсем не праздник, не День Рождения, не свадьба. Сегодня мы хоронили мою лучшую подругу…
Два дня назад, пока я еще мучилась с давлением на даче и почти все время спала, меня разбудил внезапный звонок на домашний телефон. Поскольку трубка была в моей комнате, я ответила. На связи была Алёнина мама, её голос был настолько поглощен слезами, что я с трудом могла разобрать то, что она говорила в начале. Кажется, она интересовалась моим самочувствием. Её слёзы заставили меня заволноваться, я невольно подумала, что что-то могло случиться с ребенком Алёны − ведь она была на втором месяце беременности… Я и представить не могла…
— Лена… Леночка наша… — Евгения Александровна говорила с трудом. Она настолько сильно плакала, что я невольно подхватила ее эмоциональное состояние. — Нету ее больше…
Я чуть не уронила телефон.
— Как нету? — Эта фраза не воспринималась мною как реальность. — Что случилось?
— Она… Она руки порезала себе… Папа нашел её… Не успели спасти… Не успели…
Я села на кровать и не верила своим ушам. Алёна не могла так поступить! Просто не могла! Я не верила. Все это просто не могло быть правдой!
Несколько минут молчания. Шока. Я не знала, что сказать. На другом конце трубки Алёнина мама беспрерывно плакала. Наконец, я собралась с мыслями, чтобы что-то сказать.
— Евгения Александровна, что-нибудь нужно? В чем-то помочь… Все, что угодно? — Я выдержала паузу. — Может, мне приехать?
— Нет, Ларочка, спасибо, дорогая. Ничего не нужно. В среду будем хоронить: ты приезжай, если сможешь, если нормально себя чувствовать будешь…
— Конечно приеду, конечно! — Я знала, что приеду, что бы ни случилось…
— Ларочка, она тебе оставила кое-что… — Алёнина мама снова начала безудержно плакать. У меня и у самой на глазах появились слёзы, но сейчас плакать было нельзя. Ещё пока нельзя.
— Хорошо. — Я не знала, что ещё ответить, кроме этого идиотского «хорошо»…
Я села на кровать и смотрела куда-то сквозь вещи. Мой взгляд не концентрировался ни на чём конкретном. Я открыла шкаф, взяла из него небольшой фирменный пакетик и достала из него комплект чёрного белья. Бельё было совсем новое, на нем висели этикетки, а внутри пакета лежал чек. Мы купили его почти неделю назад.
Вот уже второй час мы ходили по огромному торговому центру. Я была на каблуках, Алёна тоже. Несмотря на то, что ноги уже гудели у обеих, мы заглядывали минимум в каждый третий магазин и всё время над чем-то смеялись. Внезапно Алёна схватила меня за руку и резко потащила в возникший из ниоткуда магазин женского белья «Victoria’s secret». Расстояние до него было от силы пара метров, но внутрь мы побежали. Алёна затолкала меня в примерочную, а через мгновение появилась рядом с кучей комплектов белья различного цвета.
— Смотри: красное, как ты любишь! Будешь его соблазнять. — Алёна крутила передо мной бюстгальтер сплошь из красного кружева и такие же стринги. — Ммм?
— Нееееет, это слишком! — Я упиралась и сопротивлялась. У меня настроения не было сегодня на такие покупки. — Ты цены видела?!
— Да какая разница, ты с ума что ли сошла! У Димы же День Рождения скоро — ты должна себя эффектно преподнести в подарок! — Алёна все время смеялась над моей скромностью. — Ну же, решайся! Провоцируй!
Она всегда могла уговорить меня на любую авантюру. Если бы она решилась пойти ограбить банк, я, не задумываясь, пошла бы вместе с ней.
— Ну хорошо, но только не красное. Давай вон то, чёрное, ему черный цвет нравится.
— Уже представляю, как он медленно тебя раздевааааает… — Алёна говорила это соблазнительным полушепотом, расстегивая при этом маленькие пуговицы на моей кофте.
И мы обе звонко засмеялись…
По иронии судьбы у меня больше не было парня, которого нужно было бы «соблазнять» и «провоцировать», а дорогое бельё я теперь надевала на похороны лучшей подруги… Глупо, но я хотела ей нравиться. Сегодня все было только для неё.
Я быстро приняла душ, оделась и накрасилась и, когда я вышла из подъезда, у порога уже стояла серебристая Mazda 6. Кирилл вышел из машины и пошел мне навстречу. Никто ничего не говорил, он просто долго обнимал меня. Побоявшись расплакаться, я сказала: «Ну ладно, поехали» — и мы сели в машину. Объехав все возможные московские пробки, через часа полтора мы уже были на месте. Кирилл вышел из машины первый, чтобы открыть передо мной дверь и подать мне руку.
Когда мы вошли в кафе, людей там было человек 40: почти все они — семья; повсюду пахло лилиями, любимыми цветами Алёны. В центре зала стояло несколько сдвинутых друг к другу столов, за ними частично сидели люди. Я держала под руку Кирилла, когда к нам подошла мама Алёны.
— Ларочка, Кирилл, спасибо, что приехали. — Евгения Александровна обняла по очереди нас обоих. Затем свободной от носового платка рукой она залезла в карман своего пиджака, достала маленький конвертик и отдала его мне. — Это тебе. Леночка оставила…
Я поблагодарила Евгению Александровну, обняла её, но, почувствовав, что мне опять становится нехорошо, пошла в сторону женской комнаты. Кирилл перехватил меня на полпути.
— Все в порядке? — Он был немного растерян и уточнил. — С тобой все в порядке?
— Нет. — Бросила я небрежно. И дальше уже почти бежала.
Я зашла в дамскую комнату и закрыла за собой дверь. Дрожащими руками я сжимала последнее, что мне оставила моя зеркальная половиночка. Я знала, что это письмо и очень боялась его открыть. У меня началась невероятная истерика, я прислонилась к стене и закрыла лицо руками, слёзы текли, не переставая… Я не хотела верить, что она и правда оставила меня, навсегда оставила, Алёна ведь обещала никогда не делать этого… Чуть успокоившись и вытерев слёзы, я посмотрела на конвертик. Ровным аккуратным почерком сверху было написано «Алёна и Ларисёнок навсегда». Я вскрыла конверт и читала содержимое:
«Дорогой мой, родной человечек! Прости, что тебе приходится проходить через все это. Могу только сказать тебе, что у меня были веские причины уйти из жизни, я уверена, ты понимаешь… Никто и никогда не понимал меня так хорошо, как ты. Ты — для меня как младшая сестрёнка, пусть не по крови, но одна на двоих душа. Сохрани память обо мне и, если сможешь, убеди остальных, что я приняла такое решение осознанно — не хочу, чтобы меня считали сумасшедшей! Пожалуйста, не плачь, ангелочек! Оглянись вокруг. Ты чувствуешь? Я рядом. Потому что Алёна и Ларисёнок навсегда!»
А чуть ниже было написано: «А по поводу Димы ты не переживай: он скоро одумается и вернётся. Постарайся простить его к тому времени. Я имею в виду, он действительно вернётся. Вам суждено быть вместе, он не уйдёт от тебя. Ты же чувствуешь?»
Я не чувствовала. Ни того, что вернётся Дима, ни того, что Алёна рядом. Я только чувствовала, что меня оставили самые близкие мне друзья, и внутри меня была боль, разочарование и пустота. И не понимала. Не понимала, почему она не позвонила, не позвала, если ей было так плохо… Ведь мы все с ней делили пополам всегда — почему она решила переварить внутри себя что-то в одиночку?! Почему? Я потерялась в этой жизни в тот момент, действительно потерялась. Меня сломали или я сломалась сама — значения уже не имело. Невероятно трудно держаться, когда буквально только что на твоих глазах демонстративно сдался человек, сильнее которого ты и представить никого не можешь…
Настоящее время. Не могу говорить о ней в прошедшем времени…
Через какое-то время я вышла к людям в зал. Мы недолго посидели, покушали, выпили. Кто-то что-то говорил. Все вспоминали Алёну как человека серьёзного, взрослого, уверенного в себе и самодостаточного. Это была самая красивая и умная девушка из всех, кого я знала! Все вокруг выражали соболезнования её родителям.
Я сидела и смотрела на её фото на столе и никого не слушала. Сероглазая брюнетка в очках с густой челкой и длинными черными волосами улыбалась с фотографии, чуть обнажив зубки… Я понимала, что у неё была причина уйти из жизни, понимала, что это решение не было спонтанным для неё — она просто не из тех людей. Да, её сломали или что-то пошло не так, но она ушла обдуманно. Она ведь готовилась к свадьбе, уже купила платье… У нее был мужчина, с которым они безумно любили друг друга! Она была беременна от него — у нее точно должна была быть очень веская причина оборвать помимо своей жизни, жизнь маленького развивающегося внутри неё существа, за которого она была в ответе… В ответе перед самой собой и перед Богом, в которого она так верила…
А я верила ей. Сейчас — как и всегда. Только ей и верила!..
В 2 часа дня мы с Кириллом и ближайшие родственники Алёны уже были на кладбище. Погода была все такая же мерзкая, как и утром, небо полностью заволокло тёмными тучами. На улице моросил мелкий дождь вперемежку со снегом и дул сильный ветер. На кладбище ведь всегда ветер… Было неописуемо холодно, но я стояла без шапки. Я не боялась заболеть, мне было все равно, что будет происходить со мной дальше…
Отпевать Алёну церковь отказалась, несмотря на все просьбы Евгении Александровны. Самоубийц не отпевают. За них не молятся. Такова наша жестокая православная церковь. Поэтому мы просто хоронили Алёну, хоронили в закрытом гробу. Все по очереди подходили, брали в руки кусочек сырой земли и кидали вниз, Алёне, вместе с цветами. И все прощались с ней, действительно прощались… Плакали все, даже мужчины. Алёнин отец еле держался на ногах, так же, как и её мать.
Я держала в руках 6 тёмно-красных лилий. В какой-то момент, вытирая платочком слёзы, я увидела как на лилии капнула кровь — у меня снова начала кружиться голова и пошла кровь из носа. Я приложила платочек к носу и придерживала его так. Кирилл держал меня за талию левой рукой, в его правой руке были белые розы. Я сделала пару шагов по направлению к пока ещё не закопанной могиле и снова посмотрела на кровь на цветах…
Мы с Алёной сидели на полу в ночном полумраке вот уже больше 15 минут. Направившись в противоположные стороны, мы поочерёдно зажигали свечи, расставленные на полу вокруг нас. Когда все было закончено, мы сели на колени лицом друг к другу. Мы держались за руки и смотрели друг дружке в глаза.
— Может, мне отрезать челку, как у тебя? — Я смотрела на Алёну, пока она медленно снимала очки. — Тогда мы будем с тобой еще больше похожи, наверно.
— А мы и так с тобой очень похожи! — Алёна засмеялась. — Мой парень когда увидел нас в первый раз вдвоём, решил, что мы с тобой сестрёнки. Сказал: «ну очень вы похожи!»
— Ты и так мне как сестрёнка! Ты знаешь, мне очень хочется быть на тебя похожей. Я имею ввиду не только внешне. Ты в институт поступила, сессию на отлично сдала… А я вот даже не знаю, поступлю или нет. В смысле, я, конечно, хожу на курсы и все такое, но а вдруг я не поступлю? И у тебя будет глупая лучшая подруга, никуда не поступившая…
— Поступишь! Ты у меня умничка же, поступишь ты в свой МИФИ, не переживай даже! — Алёна взяла с пола нож и посмотрела мне в глаза. — Готова?
Я молча кивнула. Она провела ножом по своей правой ладони. В свете свечей было видно, что на ней слегка выступила кровь. Меня всю передернуло от этого. Я отвернулась в сторону, сильно поморщилась, зажмурила глаза и протянула ей свою правую руку. Алёна порезала мою ладонь, я чуть слышно вскрикнула от боли — и она тут же взяла меня за руку. Правая ладонь — к правой ладони. Боль слегка поутихла. По обряду, который она вычитала в какой-то цыганской книжке, подразумевалось, что мы обмениваемся кровью. То есть соединяем наши души в одну.
— Люблю тебя, мой ангелочек! — Алёна положила на пол нож и обняла меня левой рукой, не отпуская рукопожатие правых рук. — Ты теперь моя сестрёнка до последней капли крови!
— Да, до последней капли крови…
Сейчас я плакала уже в голос. Кирилл отпустил меня, я наклонилась, взяла левой рукой кусочек мокрой земли и бросила его сверху на обшитый красным бархатом гроб. Дрожащими руками я бросила вниз лилии. Я чуть слышно прошептала, сквозь слёзы:
— До последней капли крови, ангелочек…
После 18:00… Я лежала в ванной с пеной и дышала. Я просто дышала — больше ничего. По щекам катились слёзы и я не могла это контролировать. Я была очень спокойна и просто дышала, но внутри меня была дикая истерика.
А ведь 2 дня назад Алёна так же, как и я сейчас, лежала в ванной… «Что было в её голове? Почему она так поступила? Почему она не набрала мой номер телефона? Почему не попросила приехать?..» Эти вопросы сводили меня с ума, мне не было покоя, я не могла найти на них ответы… Я не могла поверить, что она действительно ушла, что её больше нет… Я ведь так отчетливо помнила её черты, малейшие изменения в мимике лица… Её смех, её голос эхом звучали в моей голове… Я зажмурила глаза, опустила голову и плотно прижала к ушам мокрые ладони…
О чём думает человек, решаясь покончить с собой? Нет, я серьёзно. Вы когда-нибудь задумывались? Эгоизм ли это? Думает ли человек о том, как будет потом тяжело его близким? О том, как сложится жизнь людей, которые его любят? Как эти люди переживут тот факт, что ты решаешь уйти из жизни? Скоро ли они оправятся? Каким вообще будет этот мир без тебя? Заметит ли Москва твое исчезновение?.. Не знаете?
А я вам отвечу.
Я вылезла из ванной и быстро вытерлась полотенцем, пока сливалась вода. Я неспешно умылась, вытерла слезы и на редкость успокоилась — впервые за последние несколько дней. Холодно, решительно и адекватно успокоилась. Я включила в розетку щипцы для волос и положила их на раковину, чтобы не устроить пожар.
Я зашла в свою комнату, включила ноутбук и загрузила свою страничку «вконтакте». Мне не хотелось оставлять никому никаких предсмертных сообщений, но именно ему мне хотелось написать. Я все-таки обещала Алёне, что напишу ему, если мне будет невыносимо — сейчас было как раз то самое «невыносимо»… Дима был онлайн. Я оставила ему короткое сообщение о том, как мне сильно тяжело сейчас, что моя жизнь разваливается и что мне очень нужен друг. Подождав несколько минут, я увидела, что сообщение прочитано, но ответа не последовало и Дима был уже в далёком оффлайне. Слишком далёком, чтобы ему было дело до меня. Он ушел от меня. Мы расстались. И ему абсолютно не было дело до того, что моя жизнь рухнула…
Я надела белое бельё, телесные чулки и белое платье, в котором обещала Алёне быть на её свадьбе. Вообще-то я считаю, что на свадьбе в белом должна быть только невеста, но она упросила меня — и я согласилась. Уж очень ей нравилось на мне это платье. Она говорила: «вот пусть твой Дима посмотрит на тебя в белом — он обомлеет и сразу захочет на тебе жениться!» Я очень долго и старательно красила ресницы, подводила глаза и экспериментировала с макияжем, затем — накручивала волосы щипцами. Всё это сопровождалось бесконечными молитвами.
Никогда не считала себя человеком особо верующим. Я не хожу в церковь каждое воскресенье, не соблюдаю посты и у меня в квартире даже нет икон. Да и из молитв я знаю только «Отче наш». Но тогда я молилась. Молилась очень искренне, вольными словами. Я молилась за мать и всех людей, кто мне дорог — по очереди… Я молилась, чтобы они как можно скорее справились с моим уходом, чтобы приняли моё решение — как я приняла решение Алёны. Я молилась, чтобы Дима никогда не узнал…
Я вышла из ванной комнаты, выключив за собой свет. Закрыла входную в квартиру дверь и вытащила ключи, чтобы можно было открыть снаружи. Положила ключи на тумбочку в коридоре, и в последний раз посмотрела на половинку брелка из Берлина, который привез мне Дима. Я улыбнулась, глубоко вздохнула — и погасила свет. В полутьме я зашла в гостинную, отодвинула шторы и открыла окно.
В комнату ворвался сильный ветер. За окном было около минус десяти и все тот же привычный пейзаж, что и в любой другой вечер в это время. Симоновский вал был полон красных огней от стоящих в пробке автомобилей. В моём коротком белом платье с открытыми плечами мне было безумно холодно. Еще мгновение я простояла босиком на полу, затем, запрыгнув, села на подоконник — и встала. Я повернулась лицом к большому городу.
Уже дрожа от холода или нервов — я не знаю точно — я посмотрела вниз. От земли меня отделяло 9 этажей. Я сделала полшага вперед и остановилась, держась за окно. Мне не было страшно, я была полна решительности! Ещё одна молитва. О себе. Последний раз…
«… и оставь нам долги наши, как и мы оставляем должникам нашим…»
Где-то вдалеке зазвонил мой мобильный телефон. Я еле услышала этот звук за шумом московского шоссе и собственным бормотанием. Прислушавшись, по мелодии я поняла, что звонит мой научный руководитель.
Меня как током ударило в этот момент, честное слово.
Ещё секунда в ступоре — и я соскочила с подоконника, закрыла окно и побежала в свою комнату отвечать на звонок.
— Здравствуйте, Борис Андреевич! —Мой голос дрожал. Хотелось верить, что от холода.
— Здравствуйте, Лариса! Я отправил Вам на почту письмо сегодня днем, а Вы мне на него не ответили — вот я решил позвонить. Я Вас не отвлекаю ни от чего?
«Ну как Вам сказать, Борис Андреевич…»
— Нет, я могу говорить. Просто руки не дошли до интернета сегодня… — Шок отпустил. Я начала снова плакать. — Вы вернулись из Парижа, я смотрю? Или у Вас очень дорогой международный звонок сейчас?
— Да, я вернулся. Ещё вчера. А сегодня уже ждал Вас на рабочем месте, а Вы, почему-то, не пришли. А я Вам подарки привез. — Небольшая задумчивая пауза. — Вы здоровы? У Вас какой-то странный голос…
— Да, я здорова, всё в порядке…
— Лариса, я написал Вам в письме… Скоро нужно будет представить отчёт по гранту по работе с быстрыми протонами и по Вашей работе по кластерам. Было бы неплохо, если бы в ближайшее время Вы написали эти отчёты и мы их обсудили бы, ладно? Ах да, послезавтра Валерий Николаевич будет выступать со своей кандидатской на кафедральном семинаре — будет что-то вроде предзащиты — я бы хотел, чтобы Вы поприсутствовали.
— Хорошо, я поняла.
— Лариса, я слышу, Вы не здоровы. Отлежитесь завтра дома, а послезавтра в 9 утра мы Вас очень ждем на рабочем месте. Я вот сегодня просидел без Вас целый день… – ну не работается нам без Вашего задорного смеха и прекрасной улыбки! — Я заплакала ещё сильнее, но старалась молчать и не подавать вида. — Вы придёте послезавтра?
— Да. Да, я приду…
— Ну тогда до встречи!
— До свидания, Борис Андреевич…
Я сидела на полу вся в слезах, закрыв лицо ладонями…
«Господи, что же я делаю, Господи…»